<<< На титульный

Михаил ВАЙНШТЕЙН

ДВА ГОДА НА ПЕРЕДОВОЙ

Мое детство прошло на Украине. Мой отец был членом ВКП(б) с 1920 года, мама работала служащей. Отец в 1930-м был направлен директором мельницы в город Староконстантинов. В 1932-м отца арестовало ГПУ, и мы, несмотря на усилия мамы и адвоката, ничего не смогли выяснить о его судьбе. В 1940 году нас навестил вышедший из лагеря человек и сообщил, что видел отца, которому запрещена переписка. Больше ничего об отце мы не слышали. Впоследствии выяснилось, что он погиб в лагере перед 1941 годом.

Когда началась война, подробностей о наступлении гитлеровцев мы не знали. 4 июня военком города Староконстантинова приказал всем мужчинам от 1905 до 1925 гг. рождения явиться для отправки в область, на призывной пункт Красной Армии. Мама женской интуицией чуяла беду и велела мне сказать в военкомате, что я 1926 года рождения. Таким образом я присоединился к собранной группе в количестве 950 человек. Мне было 15 лет, и я к тому времени закончил семилетку.

Нас построили в колонну, которая двинулась пешком к месту назначения. Вскоре мы пережили налет гитлеровской авиации. Многие погибли, остальные вместе с начальником колонны разбежались.

Осталось нас 180 человек. Мы организованно, под командой директора школы, передвигаясь ночами, добрались до Полтавы. Старших призвали в армию, а юношей 1924-1925 гг. рождения направили на работу в колхоз, в деревню Диканьку. Через три месяца фронт приблизился к Полтаве. Нас отказались взять в армию по малолетству, хоть мы и просили об этом. В итоге к зиме я с мальчишками-земляками оказался в Саратове. Меня направили работать в колхоз Озинского района. В колхозных мастерских я слесарил, ремонтировал трактора, учился водить трактор. А весной 1942 года уже работал трактористом на тракторе ЧТЗ.

В начале 1943 года я был призван в армию. После ускоренного трехмесячного курса в Саратовском танковом училище я получил звание сержанта-танкиста. Поехали мы в Нижний Тагил получать на заводе новые танки, а осенью прибыли на фронт в Белоруссию. В танковом экипаже я был заряжающим. В октябре 1943-го в бою фашисты подожгли наш танк. От попадания снаряда в броню я получил контузию и потерял сознание. Ребята вытащили меня через водительский люк и отправили в медсанбат. Там я пролечился целый месяц. Сначала сильно заикался, навсегда оглох на левое ухо: лопнула барабанная перепонка. Из медсанбата меня выписали в старый полк, но так как танков не хватало, назначили в роту автоматчиков, в разведвзвод, а потом определили командиром 76-миллиметрового орудия. Мы стреляли прямой наводкой по вражеским танкам. В одном бою мое орудие было разбито, весь расчет погиб. Опять я временно стал автоматчиком. В другом бою я увидел, как тяжело ранило в обе ноги молодого лейтенанта, под шквальным огнем дополз до него и сумел вытащить беднягу из этого ада. Командир роты потом накричал на меня, мол, ты автоматчик, а не санинструктор. Но, несмотря на выговор, представил меня к награде орденом. Награды я не дождался, поскольку был переведен в другую часть. Туда пришли новые танки, и снова я стал танкистом.

Многое пришлось пережить, все-таки я провел на фронте, на передовой, более двух лет без передышки.

Вспоминаются некоторые эпизоды.

Дело было в Белоруссии. Тогда я был командиром орудия. Вечером поставил часового. На ночь расчет залез в окопы, я тоже – в свою ячейку. Не помню, сколько я проспал. Под утро меня разбудили. Открываю глаза и вижу, что вся земля вокруг изрыта воронками от снарядов – а я спал, как убитый, и ничего не слышал. В моем окопе вода, одежда намокла. В лужах ледок: конец октября, ночные заморозки. Встать в рост не могу: рядом открытая местность. Часовой советует бежать с полкилометра в наши тылы обогреться. Что делать, не знаю. Оставить позицию означает попасть под трибунал. Но необходимо подсохнуть, согреться. Решил бежать. А уже рассвело. Бегу. Немец меня обстреливает из миномета. Разрывы то впереди, то сбоку, то позади. Как я добежал и меня не задел ни один осколок, до сих пор не понимаю. Старшина в землянке раздел меня донага, растер тело спиртом, заставил выпить стакан водки. Я никогда в жизни столько не выпивал. В землянке было тепло. Старшина выдал мне новое сухое белье, и я помчался обратно на свою позицию. Кстати, за всю войну – ни летом, ни зимой – я ни разу не болел.

Второй эпизод тоже случился на Белорусском фронте. Я – командир орудия (76 мм, старого образца). Оборону мы занимали на возвышенности. Прямой наводкой по наступающим немецким танкам стреляла вся батарея. Мы отбили две атаки фашистов. Подбили три танка. Мой наводчик был ранен. Я его заменил. Но кто конкретно подбил танки, сказать не могу, так как стреляли и соседние орудия.

Как обычно при оборудовании новой позиции вырыли мы один блиндаж на всех с одним накатом бревен вместо крыши. Солдаты заявили, что им тесновато. И вырыли рядом еще один блиндаж, в который и перешли. Я с одним бойцом остался в старом. Мой напарник был часовым снаружи. Я один отдыхал в блиндаже, а те четверо – в своем. Начался артиллерийский налет, который длился почти полчаса. Мне потом рассказали, что после первых залпов один снаряд разорвался у моего блиндажа. Взрывной волной бревна наката разбросало. А одно бревно придавило меня. С каждым новым разрывом меня все больше вдавливало в землю, наружу торчала только моя голова. Оставшиеся в живых ребята нашей батареи нашли меня и вытащили наверх. Затем мои спасители разобрали вход во второй блиндаж, засыпанный землей. Всех четверых бойцов моей батареи, которые были там, убило взрывной волной.

В составе 1-го Белорусского фронта я участвовал в освобождении города Витебска. Оттуда нашу танковую бригаду передали 1-му Прибалтийскому фронту. Мы прорывали оборону гитлеровцев под Шауляем. Затем, уже в составе 2-го Белорусского фронта, мы ликвидировали противника, окруженного у Данцига (ныне Гданьск). По понтонной переправе форсировали реку Одер и брали город Штеттин (ныне Щецин).

Наш танковый полк был послан в обход Берлина за отступавшими в панике гитлеровцами. Этот бросок был настолько стремителен, что мы оторвались от приданной пехоты на сотню километров. Пришлось остановиться и ждать отставших. До подхода пехоты мы заняли круговую оборону. Но, к счастью, обошлось без столкновения. Наконец пехота появилась, мы посадили ее на танки и совершили марш-бросок по Германии на двести километров. Это было в начале мая 1945 года. Закончил я войну в городе Висмаре. Половину города занимали мы, вторую половину – американцы, с которыми мы дружески общались. День Победы, объявленный в Советском Союзе 9 мая 1945 года, праздновали бурно. Даже не верилось, что остались живы.

В заключение не могу не описать один трогательный случай из моей гражданской жизни. В 1963 году, дождавшись очереди, я получил квартиру на ул. Гагарина. К вечеру завез туда семью, вещи и обнаружил, что не купил папиросы. Решил выйти на улицу и попросить папироску у первого встречного. На улице было уже темно. У нашей парадной я встретил курящего мужчину, который откликнулся на мою просьбу: «Пожалуйста, закуривайте». Я поблагодарил и взял папиросу. Мой доброхот зажег спичку и поднес мне. Пока я прикуривал, он взглянул на мое лицо и воскликнул:

«Миша! Я же тебя сразу узнал. Мы с тобой в одном танковом полку воевали! В одном батальоне! В одной роте!». Он узнал меня при свете спички через пятнадцать лет! Оказалось, что мы живем в одном подъезде. Зовут его Гена Басков, и работает он рабочим в ЖЭКе. Вспомнили фронт, наших командиров, солдат. Он настоял подъехать в выходной день к однополчанину, инженеру метрополитена. Этот инженер встретил меня как родного, сразу узнал, обнял. Мы были в приятельских отношениях до его смерти в начале 90-х годов.

Сразу после демобилизации я съездил в родной Староконстан-тинов. В поле на окраине города я увидел скромный обелиск на месте уничтожения в 1943 году всех евреев города и окрестных селений, включая Острополь. Там были расстреляны моя мать и 74 родственника.