<<< На титульный

Исаак ГРИНБЕРГ

ВОЕВАЛ, ПОКА ХВАТАЛО СИЛ

24 июня 1941 года, на третий день войны, немецкая авиация подвергла Минск жестокой бомбардировке. Город был охвачен огнем, многие здания были разрушены. Нашу семью бомбардировка застала дома. Две моих сестры и брат укрылись в бомбоубежище в Оперном театре, а меня, пятнадцатилетнего мальчишку, любопытство потянуло на улицу. Страха не было. Я видел, как на бреющем полете безнаказанно летали немецкие бомбардировщики, как падали и взрывались бомбы, как загорались дома. Одна из бомб упала возле нашего дома – и дома не стало. Я еле успел укрыться.

Минск был охвачен паникой. Люди с котомками на плечах бежали в разные стороны, стараясь быстрее вырваться из этого ада и оказаться в поле. Вместе со всеми бежал из города и я. Зарево от пожаров было видно за много километров. В поле мы пробыли несколько дней и здесь узнали, что Минск занят немецкими войсками.

Мимо нас проносились немецкие мотоциклисты, шла пехота и танки.

Большинство бежавших решило вернуться, в надежде, что их жилища уцелели. Я тоже вернулся, но не на наше пепелище, а к дедушке с бабушкой, дом которых на Юбилейной площади уцелел. Там я нашел моих сестер и маму. На следующий день к нам присоединился и отец.

Вскоре по городу был развешен приказ немецкого коменданта Минска об обязательной регистрации мужчин еврейской национальности. Всех явившихся на регистрацию окружили эсэсовцы и под конвоем увели за город на большую поляну у Искусственного озера, где держали без пищи и воды. Отсюда партиями уводили в Тростенец и расстреливали. В этой варварской акции погибли все мои родственники мужчины. Мы с отцом на регистрацию не пошли, прятались на чердаке дедушкиного дома.

В июле по приказу коменданта возникло еврейское гетто. Всех евреев обязали в кратчайший срок переселиться в гетто; за уклонение – расстрел. Было объявлено, что на одежде евреи должны носить желтые опознавательные знаки – с правой стороны на груди и на спине, а позже – и номера. Никто не имел права отлучаться от своего дома. Запрещалось ходить по тротуарам, надевать головные уборы, носить кольца и другие украшения, пользоваться косметикой. Район гетто примыкал к еврейскому кладбищу и был огражден двумя рядами колючей проволоки. Охрану несли солдаты СС и полицаи из местных.

Средств к существованию у нас не было никаких. С риском для жизни пытались обменивать через проволоку свою уцелевшую одежду на хлеб, картошку и соль.

С августа начались облавы. Солдаты и полицаи хватали мужчин, избивали дубинками, сажали в крытые брезентом машины и увозили. Больше этих людей мы никогда не видели. В одну из таких облав мне удалось вырваться из рук полицая и скрыться в толпе женщин. По мне стреляли, но я был ловкий, мне было всего 15 лет, и полицай не догнал меня.

Все население гетто гоняли на тяжелые работы – погрузку и разгрузку вагонов, разборку завалов после бомбежек, очистку и укладку в штабеля старых кирпичей, рытье траншей. Работа была непосильной, за малейшее промедление избивали дубинками, били кулаками в лицо. Все эти дни во мне накапливалась обида и ненависть, желание вырваться и отомстить.

С ноября 1941 года начались планомерные акции по уничтожению евреев: оцеплялся войсками и полицаями определенный район гетто, затем солдаты и полицаи с собаками по несколько раз обходили дома и дворы, выгоняли всех прятавшихся, строили в колонны, сажали в крытые фургоны и увозили. Всю ночь были слышны пулеметные очереди. Такие акции проводились 7, 20 ноября 1941 года и 2 марта 1942 года. Улица, на которой мы жили, в район погрома к тому времени еще не попала. Мы остались до поры живы.

28 июля 1942 года – очередная акция. Шло поголовное истребление евреев, оставшихся в гетто. В этом погроме погибли все мои близкие – отец, мать, обе сестры и брат.

Горю моему не было предела, как и моему желанию мстить. Я и мой друг-ровесник решили бежать. У нас и до этого были планы побега, но удерживало чувство ответственности перед родителями: мы были единственными добытчиками средств существования. Мы знали, что в гетто существуют подпольные группы сопротивления, что они помогают некоторым евреям бежать к партизанам, и эти побеги удаются. Однако нам никак не удавалось выйти на связь с подпольщиками. Мы решили действовать на свой риск, наметили время и место, и в конце мая 1943 года ночью подобрались к проволоке. Выбрали момент, когда охранники разошлись в разные стороны, проползли под проволокой и вышли за пределы гетто. За нами потянулась целая вереница евреев. Оказалось, что не только мы многими неделями лежали по ночам у проволоки – ждали, когда кто-то начнет первым, чтобы ползти за ним. Охрана заметила массовый побег и открыла стрельбу. Автоматные очереди едва не достигли меня с товарищем, и все же нам удалось бежать. К рассвету в лесочке у дороги за городом собралось 14 счастливчиков, были среди нас женщины и один малолетний ребенок. Мы решили дождаться ночи и идти на запад – лесом вдоль дороги. На второе утро после побега один из нас отправился на разведку в ближайший хутор и узнал, что этот район охраняется партизанами. К нам прибыл партизанский разъезд и обещал доложить о нас командиру отряда. Нас отвели в какой-то сарай, который считался сборным пунктом. Назавтра представители партизанского отряда отобрали двух рослых молодых людей нееврейской внешности и приняли их в свой отряд, а всех остальных предупредили, что за ними придут из еврейского партизанского отряда Зорина. Они сами поставят Зорина в известность. Через два дня прибыли проводники и привели нас в расположение еврейского партизанского отряда. Командовал отрядом Шолом (Семен) Зорин. Это был отважный человек, партизанивший с начала немецкой оккупации;

ему поручили сформировать еврейский партизанский отряд из числа тех, кому удалось бежать из гетто. Он был бессменным командиром отряда почти до конца, пока его не ранило. Зорин всегда сам вел своих партизан на все опасные дела, его пример вдохновлял и поддерживал нас в тяжелые минуты. Кроме нашего, были и другие еврейские отряды; немало евреев было и в обычных отрядах. Всякие разговоры о том, будто евреи на оккупированных территориях шли на убой, как скот, и не оказывали сопротивления оккупантам, разговоры о еврейской трусости – все это миф. Злобные вымыслы антисемитов. Из гетто, окруженных оккупантами и полицаями, было неимоверно трудно вырваться; не было оружия; не всегда нас поддерживало население из страха перед немцами… И все же при малейшей возможности евреи уходили к партизанам и боролись с ненавистным врагом. Одно из доказательств – успешные действия партизан под руководством Шоло-ма Зорина.

В отряде нас приняли очень доброжелательно. Впервые за многие месяцы мы спокойно ели среди своих горячий молочный суп. Это трудно забыть. Здесь мы увидели многих знакомых минчан. Партизаны поделились с нами скудной одеждой, помогли устроиться в палатках-шалашах. Нас распределили по взводам и отделениям, мы почувствовали себя действительно среди своих.

Мне, как специалисту столяру (столярничать пришлось в гетто), поручили вначале изготавливать деревянные подошвы для башмаков из коровьих шкур: у многих партизан не было никакой обуви. Затем, меня перевели в оружейную мастерскую. Вместе с оружейным мастером мы приводили в порядок оружие для партизан. Я делал деревянные ложи к винтовкам и автоматам. Металлические детали оружия мы находили в лесах (деревянные части успели сгнить). Нами было восстановлено более 30 винтовок, 10 автоматов и один ручной пулемет Дегтярева. Когда дел в оружейной мастерской стало меньше, меня перевели в боевую роту. Я ходил на задания наряду со взрослыми, участвовал в засадах, нес службу по охране так называемой семейной роты. В этой роте были собраны женщины (в основном, пожилые, которые не могли участвовать в боевых операциях) и дети. Мы не только охраняли их, но добывали для них продовольствие и одежду.

Летом 1943 года немецкое командование предприняло против партизанского края широкую карательную операцию. Пришлось сняться с насиженного места и нашему отряду. Отходили через непроходимые болота, пользуясь только нам известными тропами. Немцы не рискнули начать преследование, и это спасло отряд от уничтожения. Выбравшись из болот, мы вновь продолжили борьбу.

6 июня 1944 года, незадолго до освобождения Минска, наш отряд вступил в неравный бой с большой группой немецких автоматчиков – в районе хутора Борки. Мы нанесли урон немцам, но и сами понесли потери: шесть человек пали на поле боя, несколько партизан было ранено, в том числе и наш командир Шолом Зорин. В этом столкновении он потерял ногу.

Красная Армия тем временем наступала: полным ходом шла операция по освобождению Белоруссии. 3 июля передовые части 2-го Белорусского фронта вошли в Минск, столица Белоруссии была очищена от оккупантов. 9 июля наш отряд соединился с частями Красной Армии, и общей радости не было предела. Омрачало эту радость лишь то, что не было с нами боевого командира.

В тот же день нас на «студебеккерах» перевезли в Минск, а 16 июля на минском ипподроме состоялся парад партизан Белоруссии. В колоннах шел и наш еврейский партизанский отряд. После парада мы сдали оружие, а лицам призывного возраста, в том числе и мне, были вручены повестки в военкомат.

25 июля я был призван в ряды Красной Армии и направлен в маршевую роту фронтового запасного полка 2-го Белорусского фронта, а затем и в боевое соединение. С боями дошел до Варшавы. После госпиталя, операции и выздоровления я был направлен на Ленинградский фронт в зенитно-артиллерийскую бригаду. В ней я служил еще несколько лет после окончания войны.

В 1948 году поступил в Одесское военно-морское училище, которое закончил в 1952 году в звании лейтенанта по специальности «водолазный специалист». Служил на кораблях Черноморского флота. С 1955 года проходил службу на кораблях аварийно-спасательной службы. С 1966 года – начальник учебного центра подготовки водолазов-подводников.

В звании подполковника в мае 1977 года я был уволен в запас по возрасту. Награжден орденом Отечественной войны, медалью «Партизан Отечественной войны» и другими медалями.

После войны прошел большой и нелегкий путь, но самое дорогое, что осталось в моей памяти – годы партизанской жизни.