<<< На титульный

Оскар ГУРВИЧ

ПЕРВЫЕ ДНИ БЛОКАДЫ

У меня был друг – Володя Морозов. Он был из Курска, где проживала мать его – еврейка. Отец был на фронте. Володю в армию не взяли из-за прогрессирующей потери слуха. Меня пока тоже не призывали. Мы оба учились в Горном институте на геофизическом факультете. Оба мы любили стихи, оба их писали и придирчиво критиковали друг друга. Видение было различным, но вкусы наши совпадали почти во всем. И обоим нравилась одна девушка, но она явно отдавала предпочтение Володе. Я не ревновал, но радовался, что хорошего человека полюбила хорошая девушка. Он был умным, добрым, благородным, с одухотворенным лицом и мечтательными голубыми глазами. Володя читал стихи восторженно, захлебываясь, особенно его любимого Александра Блока, на которого был внешне похож.

Чтобы посильно помочь стране, Володя сдавал кровь. За это давали дополнительное питание. Начиналась блокада, и еды уже не хватало. Володя обычно делился с кем-нибудь своим пайком.

Однажды я сидел в библиотеке института и готовился к зачету. Володя предложил мне пойти с ним в столовую фабрики-кухни, которая находилась всего через один квартал от института. Я был голоден, но почему-то отказался. Володя ушел… А через несколько минут оглушительный взрыв потряс здание института. Это где-то совсем рядом разорвался снаряд. Фашисты регулярно обстреливали город, особенно район Балтийского завода, рядом с Горным институтом.

Я выбежал из библиотеки. На тротуаре, на углу 23-й линии, лежал окровавленный труп Володи с вырванным боком и остекленевшими глазами. Я хотел написать матери Володи, но писать было некуда. Пока я собирался, Курск уже захватили немцы, и мать его,вероятно,погибла.

Володю похоронили на Смоленском кладбище недалеко от могилы его любимого Блока. А через три месяца умерла и Володина девушка. От голода. До конца блокады было еще далеко.

ОБЫКНОВЕННАЯ ВОЕННАЯ РАБОТА

Устойчивая оборона. На передовой противника не увидишь. Обе армии окопались, отделились минными полями да проволочными заграждениями. Но противник близко: слышен говор, смех, песни, а порой и ругань. Другой раз такое загнут по-русски, что удивишься. Фронт, должно быть, самая быстрая школа обучения иностранным языкам.

Стоят две армии одна напротив другой – двадцать третья советская и финская. Иногда так тихо, будто войны нет. Осень 1942 года.

Ночью начинается работа. Приказ: «Взять языка!». Приказ выполнить нужно, да противник в плен попадать не торопится. Сколько ни пытались – безрезультатно. А полегло в попытках немало наших ребят.

Да и у нас, саперов, работа опасная: разминируем и подрываемся на своих же минах. Ползешь другой раз, обезвреживаешь противопехотные мины и думаешь: «А что через следующий ползок?».

Одной недоброй ночью ползли Семенов, мой напарник, и я, делали проход для разведки. Почти до самой заградительной проволоки добрались. Но не повезло дружку: подорвался. Противник начал обстреливать из пулеметов, прожекторами осветил. А место гладкое, как ладонь. Все видно хорошо. Может, патронов жалко стало, а может, и нас бедолаг. Погасли прожекторы, замолчали пулеметы. Дотащил я напарника до траншеи, вползли в блиндаж. Товарищи подсобили, сделали жгут, затянули над раной на ноге. Кровотечение вроде бы остановили. Но нельзя все время рану зажатой держать. Командир велел эвакуировать в полевой медсанбат. А это далеко. По траншеям идти надо, а они заполнены водой:

почва глинистая, воду не впитывает. Что делать? Рискнули нести на плащ-палатке поверху. Вот и живая мишень. Но противник почему-то не стрелял. Финны все-таки, не немцы-фашисты. Так и донесли товарища до медсанбата.

А в другой раз несли меня… Но кто и как – этого я не знал: был без сознания.

В госпитале на Суворовском проспекте, уже придя в себя, встретил я напарника Семенова. Он шутил: «Ногой отделался. Везучий, видно. Колено оставили. А ты как?». Молчу. «Ну а вторым видишь?». Я ответил, что недовоевал. «Нет, браток, отвоевали мы с тобой!» – ответил Семенов. Расстались мы, как показала жизнь, навсегда.