|
<<<
На титульный |
|
|
|
|
Моисей ДИНОВЕЦ В
ЛАГЕРЕ МНЕ ДЕЛАТЬ БЫЛО НЕЧЕГО |
|
Когда началась война, мне было 13 лет. Я
был скромным еврейским мальчиком, жил с
родителями в еврейском квартале Могилева-Подольского неподалеку от синагоги. С самого начала до нас доходили слухи о зверствах немцев по
отношению к евреям в Польше, Венгрии, Чехословакии, но мы верили в
мощь Красной Армии и
надеялись, что все обойдется. Однако уже к июлю Красная Армия стала отступать, люди
«срывались» с насиженных
мест. Моя семья также решила перебраться к дальнимродственникам в Черновцы (это в Страх и неуверенность в завтрашнем дне передавались и детям. Мы стали тише, почти перестали играть, очень хотелось обратно домой. Однажды ночью после сильной стрельбы появились немцы. Они ехали на подводах. К утру они заняли город. Сначала они никого не трогали, но к вечеру уже ходили слухи о первых расстрелянных. Больше у родственников оставаться было нельзя (у них было тесно: большая семья), и мы решили вернуться обратно в Могилев-Подольский. По пути домой я в первый раз увидел настоящие немецкие танки. Мы видели мощную немецкую технику, слышали немецкую речь. Немцы утверждали, что отдельные немецкие бригады» уже в Москве. Мы находились в полной изоляции и ничего о Красной Армии не знали. Когда мы вернулись домой, там все было разграблено. Мой отец был хороший портной, еще перед отъездом свою швейную машинку и трюмо он отдал на хранение известному в городе адвокату Салтынскому. Теперь у него была возможность работать и подрабатывать для семьи. Через город гнали большое количество евреев изРумынии, Польши, Венгрии. Они были страшно худые, измученные трудной дорогой, голодные. Некоторые из них пытались бежать и укрывались в синагоге. Местному населению под страхом смертной казни запрещалось помогать этим евреям. Однажды одна женщина попросила убежища у моего отца. Она была беременна на последних месяцах и страшно измучена. Мои родители приютили ее и она прожила у нас несколько месяцев, а после рождения ребенка ушла. Эти месяцы мы жили в постоянном страхе, что нас кто-нибудь выдаст властям. Так прошло полгода; потом по инициативе местной полиции, состоящей в основном из украинцев и румын, была создана еврейская община; а затем были составлены списки всех евреев, проживающих в городе. Каждый был обязан зарегистрироваться в комендатуре. В территорию гетто входило несколько еврейских кварталов, которые мы собственными руками отгораживали от остального города. Каждый день нас сгоняли на строительство забора, иногда приезжала машина и нас отвозили на уборку урожая. После того как была закончена стена, поставили охрану и всех евреев обязали жить на огражденной территории; за пределы гетто имела право выходить только похоронная команда «Звезду Давида» были обязаны носить тоже все, за несоблюдение этого правила грозил расстрел. В гетто собралось очень много народу, начались болезни, чаще всего это был сыпной тиф. В каждом доме теснилось до 20 семей, спали все вместе здоровые, и больные. Мой папа тоже заболел и вскоре умер. Умирали в основном дети и старики. Похоронная команда каждый день вывозила по 15-20 трупов. В гетто мы прожили до конца мая 1942 года. В конце мая пришло распоряжение, что
300-400 человек нужно доставить на станцию
Немия. Под конвоем нас вывели из гетто и погнали на станцию. С собой разрешили брать только то, что можно было унести. Там нас посадили в теплушки и
повезли в В лагере
было много ребят 14-15 лет. У нас организовалась группа из 5-6 человек, и мы решили
бежать. Мама поддержала мою
идею, ведь в лагере меня ждала только смерть от голода или болезни. В ноябре 1942 года был
совершен первый побег. Мы вышли из лагеря ночью и до Могилева-Подольского пробирались
ночами. Шли несколько
дней. В лагере нас не хватились, так как проверок не устраивали. Мы пришли
обратно в гетто. Приютила меня тетя Ида (мамина сестра). Сознание того, что я на свободе, а мама умирает голодной смертью, постоянно мучило меня, я казнил себя за то, что оставил ее в лагере. Я решил вернуться в лагерь, чтобы забрать маму и опять бежать. Когда у тети Иды была облава (нужно было набрать определенное количество человек для лагеря независимо от пола и возраста), я выдал себя. Меня забрали, и я снова попал в лагерь. Но когда я оказался снова в лагере, то узнал, что маму и ее сестру увезли вместе с другими на строительство бункера для Гитлера (куда-то под Винницу). В лагере мне делать было нечего, и я снова решил бежать. На от раз была организована группа евреев из Могилева-Подольского и близлежащих мест. Я был у них проводником, так как знал дорогу. И вот я снова оказался в гетто. Для детей-сирот там был организован приют. Ночевал я у тети Махли (она бежала вместе с нами). Но было очень голодно, тетя с трудом могла нас всех прокормить (у нее было еще трое детей). Немцы обещали тем, кто добровольно пойдет в лагерь, давать по буханке хлеба. В течение полутора лет я испытывал постоянное чувство голода, и буханка хлеба была в моих глазах настоящим богатством. Так я третий раз попал в лагерь. Там от голодной смерти меня спас Лейб Бэзак. У меня оставалась надежда, что жива моя мама, поэтому в октябре 1943 года я решился на новый побег, но в этот раз пошел в сторону Винницы. Тайком, крадучись, я пробирался к тамошнему лагерю. Он очень хорошо охранялся, постоянно ездили военные машины. Одной женщине удалось оттуда бежать. От нее и от других людей я узнал, что евреев, приехавших из Печоры, расстреляли. Я понял, что моя мама погибла. Это было страшное горе. Я решил опять пробираться в Могилев-Подольский. В свои 15 лет я выглядел на 13 и был больше похож на цыганенка, чем на еврея. Местные жители помогали мне, как могли. Натыкался я также на кордоны полицейских, но все обходилось благополучно. По пути домой я встретил партизанский отряд 30-40 человек), но у них не остался. Я вернулся домой, а в марте 1943 года Могилев-Подольский был освобожден Красной Армией. Мне было уже 16 лет, я хотел воевать и мстить за своих родителей, за свое несостоявшееся |