НАС БЫЛО МНОГО

Деревня, в которой мы жили, состояла всего из одной улицы. Но у нас было две школы: русская и еврейская. Семь лет я учился в еврейской школе, бегло читал и писал на идиш. В раннем детстве ходил и в хедер, правда, очень недолго, умел читать на иврите – теперь все забыл: буквы знакомые, а слова сложить не могу.

Мама умерла, когда мне было два года. Нас, четверых, воспитывала наша вторая мать. После того, как отец стал инвалидом (ударило молнией, когда работал в поле), семья переехала в Карелию, к моей старшей сестре. Потом были Ленинград, техникум точной механики и оптики, из которого меня призвали в армию, служба в 70-й стрелковой дивизии…

Утром 22 июня в лагере полковой школы в Песочном мы, задрав головы, глядели на кружащийся в небе немецкий самолет-разведчик. А совсем скоро, когда от линии Маннергейма, которую мы укрепляли, нас на автомашинах кинули под Новгород, мы узнали войну поближе, увидели наши потери. Помню первый день. На опушке леса мы буквально охотились на одиночных немцев; к вечеру они нас обошли, поджали, стали бомбить, загнали в болото… Мы вышли из окружения в районе Любани – и снова попали в окружение.

Много было впереди боев. И получал я награды повыше рангом, чем медаль «За боевые заслуги», которую вручили мне, командиру минометного расчета, в ноябре 1941 года под Пулковом; но медаль та – самая для меня дорогая.

Бои внутри кольца… Под Усть-Ижорой, под Усть-Тосно, где гибли не только наши солдаты, гибли голодные женщины, выходившие под обстрел в поле за мерзлой капустой; на «пятачке» – на правом берегу Невы, куда во время страшной переправы для соединения с Волховским фронтом причаливали наши лодки, полные мертвых тел… И снова бои на том же «пятачке» – во время прорыва блокады; и снова под Пулковом, но уже в артиллерийском полку в январе 1944 года, когда мы участвовали в полном снятии блокады… Потом были бои за Выборг, освобождение Эстонии, Латвии, белые флаги немцев, которые я увидел с переднего фланга 8 мая 1945 года, – сдавалась Курляндская группировка… Фанерные триумфальные арки Ленинграда, море цветов нам, победителям!..

Сколько раз за эти годы выручало меня мое еврейское счастье! Оно улыбалось не всем. Не было сильнее горя, когда я узнал, что сестра и двое ее детей расстреляны полицаями по приказу немцев. Страшную картину видел я в концлагере на территории Эстонии: несколько выживших людей-скелетов. Много нас осталось в противотанковых рвах, в газовых камерах, в лагерях смерти.

Но было нас много и на фронте. Нашим полком командовал Семен Захарович Кодацкий. На самом-то деле его звали Израиль Зусимович, но солдатам так легче было выговорить. А своих ребят он, лучший артиллерист на фронте, всех знал по именам, они его очень любили. После войны он переписывался с женами погибших, написал больше ста писем, поддерживал с ними связь до самой своей смерти в июне 1993 года.

Всего в полку служило 15 евреев. Вспоминаю старшего сержанта Липу Бройнермана, топографа и почтальона Пинхуса Готлиба, командира батареи Давида Самитского, старшего лейтенанта Бориса Ярпана, разведчика Виктора Липакова, телеграфиста Зиновия Меркина, топографа Михаила Фойгенблада, связистку Майю Жешко.. Вообще, полк был интернациональным: украинцы, татары, чуваши… Отношение к евреям было самое доброе.

Мы, ветераны, ежегодно по традиции ездим на Невскую Дубровку, приходим на могилы погибших товарищей. Мы все помним, ничего не забыли. Нужна ли кому-то сейчас эта память? Вот и экспонаты из школьного музея пришлось передать в Музей обороны Ленинграда, подальше от детских глаз…