<<< На титульный

Абрам КАЦНЕЛЬСОН ОТ БРЕСТА ДО БЕРЛИНА

За прошедшие полвека очень многое стерлось в памяти, но есть дни, которые остались навечно с нами.

Первый день военного лихолетья – 22 июня 1941 года у моих сверстников, наверное, навечно останется в памяти.

Мы, ученики 14-й Харьковской артиллерийской спецшколы, только что рассчитались с переводными экзаменами и готовились ко второму лагерному сбору. Первый лагерный сбор крепко врезался в память деревянными казармами, системой песчаных линеек с деревянными грибками для дневальных, учебными классами на открытом воздухе и столовой с дощатой верандой, вмещавшей за столами сотни людей.

И, конечно, артиллерийскими стрельбами. До войны было 16 артиллерийских, несколько нахимовских и военно-воздушных специальных школ. Это были престижные учебные заведения полувоенного типа. Они давали среднее образование и одновременно готовили юношей к военной профессии. Жили мы дома с родителями.

22 июня, в воскресный солнечный день, мы взводом решили провести перед сбором этот день за городом. Но в 12 часов из репродукторов прозвучал взволнованный голос В. М. Молотова. Германия вероломно напала на Советский Союз.

Не сговариваясь, мы собрались в школе. Директор школы капитан Касвинов сказал, что враг скоро будет разбит.

Но, к сожалению, судьба решила по-своему. Вместо лагерного сбора нас послали на танкоремонтный завод, где мы работали по восстановлению разбитых танков и орудий.

В конце сентября 1941 года школу эвакуировали в г. Актюбинск, где нас разместили в общежитии – здании барачного типа с полутемными смежными комнатами, с закопченными потолками. В каждой – двухъярусные, плохо отесанные деревянные нары. Воздух спертый. Дневальные по ночам топили буржуйку, раскалив ее докрасна, однако как вечером, так и утром было холодно и сыро. Столовая находилась в чистом поле в двух километрах от школы, где мы занимались. В частые снежные бураны, характерные для этих мест, преодолевать это расстояние было не просто. Наша столовая – тесная мазанка с длинными высокими столами («козликами») принадлежала мясокомбинату. После мороза и ледяного ветра, продувавшего насквозь наши шинели, мы, вечно голодные, были рады холодцу из мясных отходов.

Но мы не роптали. Была война – были трудности. Основные наши усилия были направлены на учебу.

В 1943 году после окончания нашей спецшколы нас направили в 1-е Ленинградское артиллерийское училище в г. Энгельс.

Мы, спецшкольники (около 150 человек), составили одну батарею. В училище ее называли не иначе как батарея «спецов». Учеба давалась нам легко благодаря актюбинской выучке, особенно по артиллерии, а также другим военным предметам, кроме конной подготовки.

Командир батареи при знакомстве с нами достал из кармана белоснежный и тщательно отутюженный платок, поднял его за кончик и сказал: «Чистоту лошадей этим платочком проверять буду!».

Ухаживать за лошадьми, кормить, поить, чистить и мыть большинству из нас, городских ребят, не приходилось. Закрепленная за мной кобыла Розетка охотно употребляла сено, но была крутого нрава, не каждого к себе подпускала. В начале нашего знакомства она так меня лягнула, что я летел метра три в сторону. Тяжко давались нам и приемы верховой езды. Командир взвода, вооружившись длинным кнутом, становился в центр манежа и подавал команды:

— Брось стремя!

— Учебной рысью марш!

Меня, да и не только меня, бросало в дрожь. Во-первых, боязнь свалиться с лошади, во-вторых, в кровь набить себе ноги и то, что повыше… После конной подготовки все болело. Но со временем мы и это преодолели.

В 1944 году каждому из нас было присвоено звание «младший лейтенант», и мы разъехались по разным фронтам. Меня направили на 1-й Белорусский фронт командиром взвода управления 122-мм гаубичной батареи 855-го артиллерийского полка 311-й стрелковой дивизии. По прибытии в часть командир полка устроил молодым офицерам экзамен. Каждый должен был пристрелять и уничтожить цель. Мне достался наблюдательный пункт. Я подготовил данные для стрельбы, взял его в вилку, провел пристрелку по всем правилам и уничтожил цель. Командир остался доволен моей подготовкой. Взвод принял меня хорошо, но настороженно. Почти все солдаты – разведчики, связисты, вычислители были намного старше меня, но скоро мы нашли общий язык и понимание.

Обычно наблюдательный пункт командира взвода управления находился во второй или в первой траншее, откуда он корректировал огонь батареи, которая находилась в двух-трех километрах от переднего края. Начались боевые будни. С боями мы продвигались на запад. Завершалось освобождение Белоруссии. Мы подошли к границе с Польшей. После освобождения Бреста вскоре вышли к Висле. По ту сторону была Варшава. Мы тщательно готовились к наступлению. Цели были пристреляны, ориентиры обозначены на картах.

Наступление началось 14 января. Мне с группой разведчиков было приказано форсировать Вислу по льду для поддержания огнем батальона, который с ходу закрепился на западном берегу. Была ночь, но на снегу на реке было все видно, и мы благополучно вышли на тот берег. На берегу стояли несколько домов – это и был плацдарм. В одном из подвалов разместился командный пункт батальона. Там же я разместил свой наблюдательный пункт. С рассветом немцы при поддержке танков ринулись на защитников плацдарма. Автоматчики шли цепями, стреляя на ходу. Наши пехотинцы тоже открыли огонь. В этот момент по моей команде открыли огонь и наши артиллеристы. Снаряды рвались точно по пристрелянным рубежам. Вражеская пехота сразу залегла, а когда загорелся один из танков, стала отходить.

Фашисты еще неоднократно пытались атаковать, но мы отбивали все атаки противника не только автоматами, но и гранатами.

К вечеру бой стал затихать. Немцы отступили. Плацдарм остался за нами. В этом бою мы не досчитались двух своих солдат, их нашли рядом с воронкой от разорвавшегося снаряда.

17 января мы вошли в Варшаву.

Нашим глазам открылись одни руины. Город был разрушен до основания, стерт с лица земли.

Примерно в феврале 1945 года после освобождения Варшавы мы с боями продвигались вперед. Ранним утром мы вышли на какой-то поселок, не обозначенный на карте. Высланная вперед разведка доложила, что перед нами концлагерь. Охрана лагеря бежала, остались одни заключенные. То, что мы увидели, забыть невозможно.

Забор, обнесенный проволокой с электрическим током высокого напряжения. По обеим сторонам этой паутины, на расстоянии двух-трех метров, стояло ограждение из колючей проволоки. По всему периметру торчали вышки с пулеметами. В этом страшном загоне стояли ряды бараков с нарами. Один барак привлек наше внимание. Мы раскрыли двери и вошли. Одно отделение было заполнено человеческими волосами, в другом находилась обувь, подобранная строго по размерам.

Отдельно от этих бараков стояло кирпичное здание, так называемая «баня», как выяснилось потом, это была газовая камера. В предбаннике людей раздевали, загоняли в камеру и пускали газ.

По окончании акции к наружным дверям подгоняли вагонетки, в которые загружались трупы. Затем трупы отвозили к мрачному зданию с высокой трубой, где их сжигали.

Вдали находилось поле, на котором виднелись огромные кочаны капусты, выращенные на человеческом пепле. Но самым страшным в этом концлагерном зрелище были люди, вернее человекоподобные существа в полосатых робах. Узники обнимали нас, целовали, слезы блестели на глазах освобожденных и освободителей.

Освобожденные узники при нас самостоятельно расправились с «капо». Я хотел было вмешаться, но командир батальона меня остановил, мол, они сами разберутся. Узники выплеснули на своих мучителей весь свой гнев и ненависть за все то, что им пришлось пережить.

…Через несколько дней офицеры особого отдела вызвали меня и командира батальона и потребовали объяснения, на каком основании мы дали свободу заключенным? «Только СМЕРШ имеет право освобождать или не освобождать!». Но вскоре нас оставили в покое.

В начале марта мы вышли к Одеру. Противоположный берег был невидим. Мы начали готовиться к форсированию. Меня вызвал командир полка и спросил, умею ли я плавать. Что я должен был ему ответить? Я вырос в Харькове, где, хотя и были три реки, но кроме лягушек и грязи ничего не было…

Конечно, ответил, что умею. Он приказал подобрать умеющих плавать и готовиться к форсированию. Солдат я не спрашивал, умеют ли они плавать, потому что выбора не было.

Взял четырех разведчиков и связистов. Имущества, как всегда, было много: стереотруба, радиостанция, два телефонных аппарата, бинокли, личное оружие, катушка бронированного кабеля.

В три часа ночи на большой лодке в полной тишине отплыли от берега.

До середины реки дошли благополучно. Затем начался кошмар. Мне показалось, что мы плывем в кипящем котле. Вокруг разрывы, столбы воды, крики утопающих. Вот уже и берег рядом, но вдруг столб воды, лодка переворачивается, и я в телогрейке начинаю тонуть.

Мелькнула мысль – как же так? Ведь не выполню задание! Но тут же почувствовал ногами дно. Естественно, ринулся вперед, навстречу огневому шквалу. Пехота к этому времени захватила первую траншею на берегу.

Мы, мокрые до нитки, вскочили в траншею, развернули наблюдательный пункт и через считанные минуты шквал огня обрушился на фашистов. В пылу боя мы не почувствовали холода.

Неоднократно немцы пытались сбросить нас в реку, но все их атаки были отбиты. В этом была и наша заслуга. С наступлением темноты нам с того берега привезли теплое белье и термосы с горячей пищей.

В апреле мы подошли к Берлину. С боем приходилось брать каждый дом, каждый этаж. Наша батарея и орудия более крупного калибра прямой наводкой били по зданиям, стоя на противоположной стороне улицы. Среди пленных было много мальчишек по 14-15 лет.

Еще шли бои за Берлин, когда поступил приказ о создании десантной группы из танковой колонны с пехотой на танковой броне и нескольких артиллерийских батарей. Мы двинулись ускоренным маршем к Эльбе.

3 или 4 мая мы вышли к Эльбе. На том берегу нас уже ждали американские солдаты. Встреча было по-братски очень теплой. Мы впервые увидели и узнали, что в американской армии много негров.

8 мая мы узнали о полной капитуляции Германии и о нашей ПОБЕДЕ! Радость была неописуемой, как у нас, так и по ту сторону Эльбы. Гремели салюты из всех видов оружия. Стреляли холостыми зарядами. Слезы радости блестели на глазах у многих.

Я еврей. Родился на Украине, воевал в Белоруссии, защищал землю, на которой родился, на которой родились мои родители и родители моих родителей. В настоящее время живу в Петербурге. Прожил три четверти века, выполнил предначертанные свыше заповеди: родил двух сыновей, вырастил не одно дерево, а целый сад, построил вместе с женой и сыном дом и одолел вместе с другими народами страшного змия, имя которому фашизм. Жизнь удалась.

Сайт управляется системой uCoz