<<< На титульный

Любовь КОЧЕРГИНА ВОТ КОМУ НА ВОЙНЕ ВСЕХ СТРАШНЕЙ

…Но страшней быть девчонкой – связисткой.

Вот кому на войне всех страшней.

Борис Слуцкий

Родилась я в Себеже – небольшом местечке на юге Псковской области. Вскоре семья переехала в поселок Чихачево Тверской области, где отцу предложили работу в сельском потребительском обществе. Там нашу семью и застала война. Отца мобилизовали, хотя он по состоянию здоровья был освобожден от призыва. Старший брат сразу же ушел добровольцем на фронт. В том же 1941 году он погиб под Оршей. Остались мы втроем. Младший брат еще учился в школе. Мама, всю жизнь прожившая в еврейском местечке бывшей черты оседлости, очень плохо говорила по-русски, с трудом могла общаться с соседями и особенно с властями. Я в то лето окончила десятилетку. Так получилось, что семья оказалась на мне – семнадцатилетней девочке.

Глубокой осенью 1941 года наш поселок заняли немцы. Для нашей семьи наступили черные дни.

Чтобы не погибнуть, мы перебрались в партизанский край, в глухое село Ратчу. Я стала учить детей местных жителей и партизанских семей. Поначалу казалось, что можно будет дождаться здесь прихода своих и как-то продержаться.

Но вскоре нагрянули каратели – немцы и местные предатели. Я в ту ночь ночевала у подруги-учительницы. Как только узнала, что на другом краю появились немцы, услышала выстрелы и крики, я, в чем была, бросилась на соседний хутор. Шла полураздетая. Мороз был 30 градусов. Прибежала в хату тети Маруси, уборщицы нашей школы. Там уже отсиживались две учительницы. Но немцы добрались и сюда. Их навел один из полицаев. Он сказал карателям, что здесь прячутся три учительницы, и среди них есть одна еврейка. Увидев в окно незваных гостей, тетя Маруся спрятала меня в погребе, где было много картошки. Я поняла, что надо основательно спрятаться, и с головой зарылась в картофель.

Меня не выдали. Маруся сказала немцам, что она видела, как я побежала из дома в сторону другого хутора. Немцы решили ждать.

Посмотрели в погреб, посветили фонарем, но меня не заметили. Грозились расстрелять десятилетнего сына тети Маруси. В конце концов – ушли.

После их ухода тетя Маруся из боязни потерять сына заставила и меня уйти. Забрала сапоги, дала опорки. Я подвязала их веревками – и отправилась в ночь, в никуда.

Я долго шла в темноте, сбилась с пути, попала в глубокую полынью. Мокрые ноги сразу же заледенели. Ну, думаю, пришел мне конец. Вдруг увидела огонек и решила: будь, что будет. Пошла на свет, постучала в окно. Это оказался дом дяди Вани, которого я знала. Уговорила его с трудом; он все-таки пустил меня, проявил подлинное великодушие, несмотря на то, чем ему это грозило. Обогрел. Смазал обмороженные ноги гусиным салом, спрятал в подполе, где я скрывалась трое суток. Когда надо было поесть, дядя Ваня вызывал меня наверх и запирал дверь дома. Вечером, на третьи сутки, он позвал меня, но забыл запереть дверь. Вошла бабка, мать местного полицая. К счастью, меня она не заметила и стала рассказывать о том, что творится в Ратче. Ее рассказ заставил меня содрогнуться от ужаса, но я вынуждена была себя сдерживать. Лишь узнав, что мама и брат расстреляны и что их тела лежат недалеко от хутора, я не выдержала, потеряла сознание. Проснулась утром привязанная к кровати. По словам дяди Вани, я ночью билась головой о стену.

В то же утро дядя Ваня предложил мне уйти из его дома: как и Маруся, он боялся за свою семью и свой дом. Немцы и полицаи были беспощадны к укрывателям евреев. Он собрал мне котомку с едой. Я все понимала и до сих пор благодарна этому благородному русскому человеку за все, что он для меня сделал.

Так я снова оказалась в ночи, одна на всем свете. Пошла, как говорится, куда глаза глядят, в сторону леса.

Вскоре увидела в кустах на опушке четырех мужчин. Хотела их обойти стороной, но они окликнули меня. Пришлось подойти к ним ближе. Один признал меня и назвал по имени. Оказалось, они ищут партизан, чтобы примкнуть к какому-нибудь отряду. Предложили идти вместе с ними. Я с радостью согласилась. (Хотя какая могла быть радость после всего, что я узнала и пережила.) Наши поиски оказались успешными. Так я стала партизанкой отряда «Народный мститель», который действовал на оккупированной немцами территории Новгородской и Тверской областей.

Чаще всего я ходила в разведку, но не одна, одну меня не пускали. С вечера залегала вблизи лесных дорог, где передвигались немцы, а к вечеру, собрав данные, возвращалась в отряд.

Летом 1942 года отряд провел боевую операцию по уничтожению крупного немецкого гарнизона. Я шла в атаку вместе со всеми партизанами. Наткнулась на колодец. Залегла, был очень сильный огонь немцев. Отряд понес потери, было много раненых. Лежавший позади меня боец приказал вытаскивать раненых. На плащ-палатке я вытащила из боя, как мне потом сказали, 25 человек. Сама я не считала, не до того было. Командира взвода я извлекла из-под немецкого танка. Немецкий гарнизон был уничтожен, мы возвращались в сумерки в свой лагерь. Я шла с командиром. Вдруг слышу за собой шаги. Оглянулась – два огромных немца. Но они, по-моему, испугались больше меня и, побоявшись себя обнаружить, растворились в ночи.

За эту операцию многих партизан наградили орденами и медалями. Меня наградили орденом Красной Звезды. Награду вручил мне секретарь ЦК комсомола Михайлов, приезжавший в наш отряд. У меня до сих пор сохранилась грамота ЦК, подписанная им в те дни.

После войны мне друзья говорили: «Летом 1942 года не часто награждали орденами, армия еще не заслужила. Тем ценнее твой орден, Люба, полученный не за „кампанию", а за личный подвиг». Но я не считала это подвигом, делала все, что следовало делать.

В ноябре 1942 года отряд «Народный мститель» вышел к реке Ловать, проводники показали нам удобную переправу, и мы соединились со своими войсками. Наша партизанская война закончилась.

Вскоре я пошла в армию связисткой. Попала в 735-й стрелковый полк 166-й стрелковой дивизии, в общем, в пехоту, и служила в этом полку до конца войны. Обеспечивала связь от командного пункта полка к стрелковым батальонам. Кто бывал на войне – знает, что это самый тяжелый и опасный участок работы армейского связиста. Тащишь на себе тяжелые катушки с кабелем на виду у немцев, в самой близости к их позициям, все время под огнем. А устранение обрывов кабеля под массированным минометным или артиллерийским обстрелом! Как вспомню, мурашки по телу, сердце сжимается. И вместе с тем вспоминать приятно, все же делала нужное для победы дело.

8 марта 1943 года (подумать только!), в праздник, в Международный женский день, снайпер подстерег меня и ранил в руку. Наверное, метил в голову, все они старались свалить наповал, но промахнулся. Я пролежала в снегу до вечера. Было это под Старой Руссой. Потом госпиталь. Пулю извлекли, и хотели меня отправить дальше. Но я удрала из госпиталя в свою родную часть. Опять взялась за катушку.

Из-под Старой Руссы нашу дивизию перебрасывали на разные фронты. Под Витебском на Белорусском фронте я получила самую дорогую для меня солдатскую медаль «За отвагу».

Потом Украинский фронт. Под Ахтыркой, по бывшим немецким траншеям, нашпигованным минами, я восстанавливала связь с батальонами. Здесь меня наградили орденом Отечественной войны.

Победа застала меня в Прибалтике, в своем родном полку.

После войны у меня сохранились пожелтевшие от времени вырезки из армейских газет, в которых упоминается мое имя, разные справки, в том числе и справка, выданная моему отцу Залману Моисеевичу Додзину о том, что его дочь Люба мужественно и отважно выполняла на фронте боевые задания. Сохранились фотографии тех боевых лет. Все они мне дороги, как память об ушедшей юности. Но дороже всего фотография, на которой я снята на фоне развернутого полкового знамени, в лихо надетой набок солдатской ушанке. Вот такой я и была в те огневые годы.

Сайт управляется системой uCoz