<<< На титульный

Вульф ЛУРЬЕ

 ОТ ВЗВОДА ОСТАЛОСЬ ШЕСТЬ ЧЕЛОВЕК

Первый день войны застал меня в Ленинграде на учебном судне ремесленного училища № 62 завода «Юный водник». Ремесленное училище выпускало судовых мотористов и другой обслуживающий персонал.

В училище я поступил в 1940 году, приехав из г. Невеля, где остались мои родители и три малолетние сестренки.

Почти с первых дней войны мы выполняли специальные заказы для авиационной промышленности, изготавливая детали по чертежам.

Позднее нас использовали и на других работах. Так, мы переделывали сохранившуюся с Финской войны линию Маннергейма, рыли окопы под Пушкином, практически рядом с врагом.

Однажды мы с трудом смогли добраться до города и стали свидетелями пожара на Бадаевских складах. Снабжение питанием после этого резко ухудшилось. Кроме того, нас стали бомбить и днем и ночью.

Из последних сил мы, голодные и замерзшие, ходили на завод, иногда падая по дороге. Поднимались и снова шли, понимая, что наша работа нужна фронту. Но были ребята, которые отбирали у голодных людей хлеб и продовольственные карточки. Их в наказание посылали в штрафные батальоны, откуда они практически не возвращались.

Как только открылась Дорога жизни, училище эвакуировали. К этому времени у меня были обморожены ноги, и я очень ослаб. Ехали мы на гражданских машинах. Шофер военной машины предложил пересесть к нему. Я принял его приглашение, и он домчал свою машину до военной части, где меня радушно приняли, сытно накормили, обогрели, отвезли на вокзал, посадили в эшелон – и так я доехал до г. Череповец.

Там мне стало очень плохо, я лежал в зале ожидания вокзала, и какая-то бесстыжая женщина сорвала у меня с шеи белый шерстяной шарф. К счастью, плохие люди нечасто встречались на моем пути.

В Череповце меня поместили в больницу, где я пролежал несколько месяцев, но лечение не дало результатов.

Из Череповца меня направили водным путем в г. Горький. И здесь на моем пути опять встретились добрые, отзывчивые люди. Рядом со мной ехала семья Героя Советского Союза (жена, ребенок и мать). Они меня подкармливали всю дорогу, ничего не требуя взамен.

В Горьком я попал в больницу Министерства речного флота. Здесь меня стали интенсивно лечить, и мое состояние стало постепенно улучшаться. Когда меня подлечили, то направили на обучение в г. Дзержинск в ремесленное училище.

В 1943 году меня призвали в армию и направили на формирование.

В этом же 1943 году я попал на фронт, в район Орловско-Кур-ской дуги. Я был рядовым мотострелковой бригады танковой армии.

После ожесточенных боев мы первыми вошли в г. Орел, который весь буквально лежал в руинах. Оттуда нас перебросили на 1-й Украинский фронт. Война продолжалась. С боями мы шли дальше. После одного из боев от нашего взвода осталось всего шесть человек, в том числе и я. Ждали пополнения.

На войне героическое шагало рядом с комическим. Вдруг у некоторых бойцов появилась болезнь «куриная слепота». Человек с наступлением темноты ничего не видел, а передислокацию осуществляли в основном ночью. К больным прикрепляли здоровых, и так вместе они передвигались. Я был здоров и служил поводырем для временно ослепших. Однажды на марше, когда объявили привал, мой подопечный стал снимать с себя всю поклажу и раздеваться. Не успел он закончить, как раздалась команда: «Подъем!». Пока я ему помогал все собрать, наши ушли далеко вперед. Я их потерял из виду. Бросились их догонять, но дорога раздвоилась, и в темноте было очень трудно определить, по какой из развилок пошли войска. Я сумел выбрать нужную дорогу, и через какое-то время мы догнали своих.

Но, по правде говоря, в военных историях обычно мало веселого. Однажды, когда противнику стало известно наше расположение, нас срочно перевели на другой плацдарм; мы замаскировали танки, а сами окопались. Рано утром противник бомбил нашу старую позицию, не ведая о нашей передислокации. Мы были спасены.

13 сентября 1943 года внезапно появились немецкие танки. Один снаряд прямой наводкой попал между мной и еще одним солдатом. Нас обоих ранило и контузило. Когда я очнулся, оказалось, что наши танкисты перенесли меня и моего товарища в укрытие. Через некоторое время я попал в полевой госпиталь. Для меня война окончилась, хотя ее последствия сопровождали меня всю жизнь и до сих пор не оставляют в покое.

В госпитале меня сразу же положили на операционный стол – извлекать осколки. Придя в себя после наркоза, я с радостью обнаружил, что ноги мне не ампутировали. Осколков было несчетное количество. Часть из них я ношу в себе.

Через несколько дней меня вторично положили на операционный стол: началась газовая гангрена. Операция длилась несколько часов. Удаляли пораженные участки тела…

Через некоторое время меня перевезли на освобожденную часть Украины. Для этой цели остроумно использовали обычные четырехкрылые самолеты, у которых между каждой парой крыльев находились специальные деревянные устройства типа «гондола», куда помещали носилки с раненым бойцом.

С Украины, теперь уже по железной дороге, меня переправили в район Сабунчи в Баку, в госпиталь № 3687. В вагоны на носилках нас несли пленные немцы. В этом госпитале я пробыл около восьми месяцев. Когда меня выписали, я ходил при помощи костылей.

Я хотел вернуться в Ленинград, мечтая найти своих родных.

В Москве направление в Ленинград мне не дали. Из инвалидного дома в Саратове во все возможные места писал письма. Ответ был один: «Ни в каких списках не числятся». Я не хотел этому поверить – писал снова и снова.

И чудо свершилось. Когда я совсем потерял надежду найти свою семью, пришел ответ с их адресом. Они жили в Новотроиц-ке. Это радостное известие так меня потрясло, что я снова заболел, и только через несколько недель смог уехать к ним. Семья наша воссоединилась.

Вскоре мы переехали в г. Невель. К этому времени война уже закончилась.

В 1947 году я приехал в Ленинград, где и проживаю в настоящее время.

Моя жена, Бененсон Ната Моисеевна, помогла мне оформить эти воспоминания, за что я ей очень благодарен.