|
<<<
На титульный |
|
|
|
|
Леонид РОЙЗЕН
СИНАГОГА В ПРАГЕ
|
|
День Победы я встретил, когда наша 15-я Гвардейская дивизия подходила к окраинам Праги. Там я вышел на последний сеанс связи за все 1418 дней войны. Потом мы встали лагерем в лесу, У поселка Чимелице. Началась лагерная жизнь. Прошел май, начался июнь. Друг мой Миша Шаронов как-то сказал мне: давай поедем в Прагу, надо посмотреть город, а то дома даже нечего будет рассказать про Чехословакию. Как-то в беседе с замполитом мы упомянули об этом. Через несколько дней командир дал «добро». К нам присоединился врач части старший лейтенант Миша Пономаренко. Приехали в Прагу утром. Комендант вокзала, офицер чехословацкой армии, выдал нам по буханке хлеба, колбасу и дал направление в гостиницу в район Сихова. Ни в трамвае, ни в гостинице — нигде с нас не брали денег; таков был указ президента Бенеша. В первый же день мы увидели небольшое серое здание и надпись на еврейском языке. Ребята сказали мне: — Смотри, Леня, синагога! Только двинулись дальше, тут Миша Пономаренко говорит: — Леня, если хочешь, зайди. И я пошел. Когда я вошел, стоявшие ближе к двери обернулись и испуганно посмотрели на меня, а один, в накинутом на плечи талесе, подошел ко мне и на ломаном русском языке говорит: — Вы русский и вам нельзя здесь быть, идет утренний субботний молебен. И показывает на дверь рукой: — Пше просим! Я взглянул на этого милого старичка, улыбнулся и говорю: — Их бин а ид. Он остановился, развел руками, не верит — немцы говорили, что в русской армии нет евреев, их всех убили. Я назвал свою фамилию и говорю: - Олт ништ мойры. Правду сказать, за время службы в армии я почти забыл идиш, но люди меня поняли. Они меня окружили, и я кое-как изъяснялся с ними по-еврейски и по-русски. Тут подошел ко мне раввин и спрашивает, много ли моих родственников погибло, кто остался жив и где они сейчас живут. Я все рассказал, что знал. В гетто погибли две мои тети с маленькими детьми, дядя с женой — перед тем как казнить дядю, его привязали к лошади и водили по всему местечку; а отец и трое братьев — с первого дня на войне, раненые и контуженные стали инвалидами, у всех ордена и медали. Тогда раввин мне говорит: — Если вы желаете, мы помолимся за ваших родственников. Как можно было отказать ему и этим людям? Я согласился Меня подвели к амвону, перевернули стул и посадили на спинку накрыли талесом и рядом со мной поставили зажженную свечу И раввин начал читать молитву, а я сидел и слушал ее, и заплакал и так плакал, что трудно было мне остановиться. Видно, вся боль, пережитая во время войны, со слезами вышла наружу. Когда эта молитва закончилась и с меня сняли талес, я встал, поблагодарил их всех и дал двести крон в кассу синагоги. Раввин меня поцеловал на прощание. Выхожу, смотрю, мои друзья сидят и ждут меня. Увидев, что я плакал, они только переглянулись, но ничего не стали спрашивать. Только в 1975 году я попал на встречу ветеранов дивизии, там встретил своих фронтовых друзей, и как-то меня спросили, почему в Праге я вышел из синагоги заплаканный. Вот тогда я и рассказал им об этом, как сейчас вам рассказал.
|
|
|
|
|
В БОЯХ НА ОДЕРЕ
|
|
|
В августе 1944 года наша 15-я гвардейская дивизия в результате стремительного наступления подошла к Висле и 13 августа закрепилась на плацдарме, известном как Сандомирский. Наш 20-й гвардейский противотанковый дивизион, в котором я служил, занял боевые позиции на прямой наводке и отражал яростные атаки немцев, пытавшихся сбросить дивизию с плацдарма. Немцы понимали значение этого рубежа. Недаром пленный немецкий офицер на допросе заявил: «Плацдарм, который вы завоевали на Висле – это пистолет, направленный в самое сердце Германии». 12 января 1945 года мы возобновили наступление к Одеру. Бои за города Оппельн (по-польски Ополле) и Прейсдорф запомнились мне героизмом, проявленным многими нашими бойцами и особенно погибшими здесь евреями, которые уже никогда не смогут рассказать о себе. Как участник тех событий и свидетель героизма моих товарищей, я сделаю это за них. 21 февраля завязалась битва за Оппельн. Немцы яростно сопротивлялись, в течение двух суток удерживали город, ибо за Оде-ром, на берегу которого стоял Оппельн, был город Прейсдорф – а это уже сама Германия, логово фашизма. Уличные бои шли днем и ночью – за каждый дом, улицу, переулок. Не забыть мне подвиг пулеметчика Яши Гринберга – еврейского парня из местечка под Житомиром. Его пулемет, снятый с машины, уложил немало немцев, не дал им зайти в тыл нашим артиллеристам. И вдруг пулемет замолчал. Я и еще два разведчика бросились к месту, откуда велся огонь. Когда мы подползли к огневой позиции, нашему взору предстала безрадостная картина – Яша склонился набок, из головы течет кровь, а рука продолжает держать рукоятку станкача. Второй номер Степан Зинченко, бледный, сидит рядом, держит Яшину руку и плачет. Но тут мешкать нельзя, один из разведчиков оттолкнул Степана, прикипел к пулемету и открыл огонь по немцам. А я с другим разведчиком пытались перевязать Яшу и привести его в чувство. Но, увы, тот был уже мертв. А Степан обнял Яшу и плакал. Они настолько сдружились, что не мыслили себя друг без друга. Атака была отбита, подошедшая «катюша» дала залп и обратила немцев в бегство. Пехота поднялась и начала преследование. Всеми овладел энтузиазм – впереди была Германия. Несмотря на то, что лед на реке был во многих местах разбит, пехота, перепрыгивая через полыньи, бегом форсировала Одер и вступила на территорию врага. Впереди был Прейсдорф, который взяли с ходу. Выйдя на западную окраину города, мы заняли оборону. А немцы отступили настолько далеко, что наша разведка несколько дней не могла установить, куда они делись. И только рано утром 24 февраля немцы при поддержке двух самоходок перешли в контратаку. За все время боев с 12 января мы не получали подкрепления, и нам пришлось под натиском противника отойти от кирпичного завода к дамбе на реке. Бой был очень жестокий, немцы вели сильный огонь и наступали пьяные. Но все попытки отбросить нашу дивизию за реку оказались тщетными. «Ни шагу назад, мы в логове врага, держитесь до последнего», – призывали своих гвардейцев офицеры. Агитатор 47-го полка гвардии капитан Ефим Гликман, находясь в расположении передовых подразделений 3-го батальона, личным примером вдохновлял солдат на подвиг. Сам он был в этом бою ранен. Солдаты перевязали его и предложили уйти в укрытие, но Ефим ответил, что обстановка очень трудная, и он не может их оставить. Эти слова еще больше вдохновили солдат. Батальон устоял, не отошел ни на шаг. В этом бою Ефим Гликман погиб: рядом с ним разорвалась вражеская мина. Командование посмертно наградило его орденом. За этот бой и меня наградили второй медалью «За отвагу». Уже после Победы, в мае 1945 года, наш замполит гвардии майор Ливертовский поручил мне, как секретарю комсомольской организации дивизиона, написать письмо родителям Яши Гринберга, послать похоронку. Я подробно описал его подвиг, рассказал, каким храбрым бойцом был их сын, как его любили и уважали товарищи по дивизиону. В конце письма я сообщил родителям, что командир дивизии за совершенный подвиг наградил Яшу орденом Красной Звезды, и эту награду они могут получить в местном военкомате. Через некоторое время я получил ответ от Яшиной сестры, в котором она писала, что, уходя в Красную Армию, ее брат поклялся отомстить фашистам за кровь и слезы нашего народа. Дорогие Яша и Ефим, вы храбро сражались и отдали свои молодые жизни за свободу и честь Родины. Вечная вам слава, гвардейцы. |