<<< На титульный

Альберт РОЙТЕР

В ЖИВЫХ ОСТАЛСЯ ОДИН ИЗ ПЯТИ

     Местечко, в котором я родился, принадлежало Румынии. Я учился в румынской начальной школе, но русский язык знал с детства, хотя гонения на него в то время у румын были даже сильнее, чем на еврейский. Родители закончили русские гимназии и сохранили приверженность русской культуре. В доме у нас была хорошая русская библиотека: классика, детская литература. Когда в 1940 году Молдавия вошла в состав Советского Союза, я поступил в четвертый класс русской школы.

     К этому времени в наших Бричанах было около восьми тысяч евреев. Недели за две до начала войны советская администрация депортировала «классово чуждые элементы», среди них почти сто еврейских семей, в том числе сионистски настроенных. Их подняли ночью по заранее подготовленным спискам, вывезли на станцию, погрузили в товарные вагоны и двое суток держали там, сверяя списки. Огромный эшелон увез их на восток: мужчин в Коми на лесозаготовки, стариков, женщин и детей — в Сибирь и Северный Казахстан — в спецпоселения.

     Началась война. Кто-то из бричанских евреев успел эваку­ироваться. Сто или сто двадцать семей ушло с частями Красной Армии, которые уже б июля без боев оставили наше местечко. Все, то не успел или не смог уйти, прятались от местных погромщиков-националистов. Врачи скрывались в больнице. В ночь с 7 на 8 июля юмилы, поймав одного из них, забили до смерти, остальным удалось разбежаться.

     На следующее утро в местечко вошли румынские войска и немецкие технические части. Начались грабежи и погромы домов, магазинов, баз. Националисты прежде всего приводили жандармов в дома местной еврейской интеллигенции.  Еврейские ребята, создавшие отряд самообороны и пытавшиеся сопротивляться, были расстреляны.

     В Бричанах некоторым из арестованных евреев удалось откупиться и выйти из тюрьмы, а в Хотине, где заправляли немцы, сразу же по спискам была расстреляна половина еврейской интеллигенции. Скоро нам зачитали приказ: евреям запрещено выходить из домов. Потом началась депортация. Многотысячную толпу из Бричан и близлежащих сел погнали к Днестру и переправили на другой берег, но разместиться в селах не разрешили. Трое суток  нас держали на площади в грязи под проливным дождем. Стреляли во всякого, кто пытался отойти, чтобы набрать воды из колодца или справить нужду. На четвертые сутки нас стали разгонять.  Был получен приказ: расстрелять евреев в разбитых снарядами домах и блиндажах, оставленных Красной Армией.

     Только мы стали обживаться, выяснилось, что эта часть Украины находится под управлением немцев, и военная комендатура Могилева-Подольского приказала: «Убрать    этих евреев обратно!» Нас снова собрали и погнали на Днестр.

     Там ждал нас лагерь Сокиряны —  15-20 тысяч евреев за колючей проволокой под охраной жандармских постов.Раз в неделю в каком-то одном месте у проволоки разрешалось покупать провизию у местного населения, чаще меняли оставшиеся вещи и продукты. Жили в разрушенных домах по две-три семьи в каждой комнате. Скученность, грязь, голод. Начались тиф и дизентерия.  С каждым днем — все больше умерших. Так прошел август, за ним сентябрь.

     В середине октября нас снова погнали за Днестр. Румыния получила от немцев часть территории между Бугом и Днестром  - Транснистрию — губернаторство с центром в Одессе. Много­тысячные колонны евреев вели по дорогам (подводы только для для стариков и больных), не разрешая останавливаться в селах. Ночевки — в свинарниках. Многие умерли в дороге.

     Нам удалось остаться в Копайгороде. В здешнем гетто к голоду, дизентерии и брюшному тифу скоро прибавился сыпной тиф Заразился сыпняком и умер мой дядя. По гетто ходили подводы с трупами. За зиму умерло больше половины людей.

Весной 1942 года режим ужесточили. Гетто обнесли забором Пытавшихся выйти расстреливали на месте. Запретили посещать синагогу. Помню, как раз в это время приехал немец для заготовки хлеба. Застав как-то группу молящихся стариков, он вызвал румынских жандармов и заявил, что раскрыл заговор. Начальник жандармерии приказал оставить в гетто только десятую часть населения, а остальных переселить в пристанционный барак лагеря. Выходивших оттуда в поисках пищи расстреливали. Когда
немец уехал, румыны разрешили всем оставшимся в живых вернуться обратно.                        

Нас гоняли на принудительные работы. Подростков — убирать урожай, взрослых —  на торфоразработки, лесозаготовки, строительство мостов через Днестр и Буг. С этого строительства не вернулся каждый второй.

     Как удалось выжить тем, кто выжил? Ремесленники зарабатывали на хлеб и картошку, тайком выполняя заказы местного населения. Те кто владел румынским, кормились посредничеством в торговле  между жителями и солдатами — соль, спички, сахар можно было купить только у них. Мой отец, закончивший когда-то курсы помощников провизора, добывал необходимые препараты и готовил лекарства, которых не хватало никому — даже румынам. В 1943 году мы стали получать посылки от румынских евреев. Нам повезло и тогда, когда Румыния отказалась вывезти нас в Польшу,в Освенцим. В марте 1944 года, когда до нас докатилась волна наступления Советской Армии, свое освобождение встретил каждый пятый из тех евреев, кто был помещен в Копайгородское гетто.

     В других местах было хуже. Изгнанных из Кишинева поместили в свинарниках в селах Доманевка и Богдановка. Когда стал приближаться фронт, румыны решили умыть руки, сняли свои жандармские посты и оставили евреев под присмотром украинских полицаев. Те расстреляли всех. Чудом остались в живых только двое из нашего местечка. Они были в бригаде могильщиков, которая должна была сжигать трупы расстрелянных.

     Часть евреев, спасаясь от голода и болезней, переходила на немецкую территорию Украины. Там в августе 1942 года была проведена акция по их уничтожению. Так погибли моя тетя с мужем и родителями, мой двоюродный брат.

     Румынская жандармерия проводила массовые расстрелы евреев в Новосельце, Хотине, Черновцах. Из почти 300 000 евреев-узников гетто и концлагерей Заднестровья к весне 1944 года в живых осталось только 60 тысяч.