<<< На титульный

Наум ЦЕЙТЛИН

У ВОЙНЫ НЕДЕТСКОЕ ЛИЦО

НАЧАЛО ПУТИ

16 апреля 1908 года в Саратове в семье приказчика родился мальчик. Слабый ребенок с врожденным пороком сердца больше времени проводил в постели, нежели во дворе.

Так и учился: дома, самостоятельно, по учебникам старшей сестры. И по-настоящему пошел в школу лишь в 1917 году. Но… сразу в четвертый класс. Учительница, проверив знания новичка, сказала:

— Нечего тебе делать в четвертом классе. Иди в пятый. Но малыш твердо ответил:

— Нет, я буду учиться в четвертом классе. Так мне велели дома. Звали мальчика Наум Цейтлин. Это я. И хочу вам раскрыть

несколько страниц своей большой жизни.

Прекрасно окончив школу-девятилетку, я сдал вступительные

экзамены в Саратовский университет. Решил стать филологом. Но

друзья-одноклассники отговорили:

— Зачем ты идешь в университет? Станешь учителем с мизерной зарплатой. Иди лучше с нами в строительный техникум.

И я пошел с ними. Окончив, получил диплом техника-мелиоратора и направление на работу в Рязань. Но вскоре меня перевели в Москву. Служба шла успешно. Женился. Продолжал и учебу, теперь заочно – в Тимирязевской академии.

Свой последний, за 6-й курс экзамен, сдал 20 июня 1941 года. Осталось защитить диплом. И вдруг – война…

Вернемся чуточку назад, в конец тридцатых годов, ибо за несколько лет до войны в моей жизни произошло событие, которому я не придал значения, но которое стало моей «столбовой дорогой».

Однажды попала мне на глаза газета с заметкой о том, что в Москве открылся первый городской Дом пионеров. Заметка рассказывала, какие там есть кружки, и приглашала специалистов на работу с детьми.

И я загорелся. Создал архитектурную студию, строительную лабораторию. Забегая вперед, скажу, что горжусь многими архитекторами, вышедшими из нашей студии, занятия в которой вели выдающиеся мастера. Первое, что я сделал, вернувшись с войны, – снова оформился на работу в Дом пионеров и… пошел в Архитектурный институт, чтобы отыскать своих воспитанников.

ОТ РЯДОВОГО ДО СЕРЖАНТА

Война! Услышав взволнованный голос Молотова по радио, я, не задумываясь сразу подал заявление: «Прошу направить меня добровольцем на фронт».

Через несколько дней никогда не учившийся стрелять человек с пороком сердца, освобожденный от воинской службы по состоянию здоровья, зачисляется рядовым в бригаду Народного ополчения. Это снова я. Первое боевое крещение получил под Гжатском. Потом было отступление к Москве, пока не прозвучал известный приказ: «Ни шагу назад. Позади Москва. Отступать некуда». Первое ранение получил под Москвой. Но после госпиталя – снова вернулся на фронт. Какими дорогами шел? Можно сказать, чуть не на всех фронтах воевал в составе 82-й Ярцевской орденов Красного Знамени, Суворова и Кутузова стрелковой дивизии. Участвовал в освобождении Варшавы, взятии Берлина. На Эльбе встречался с американскими солдатами.

Закончил войну сержантом. Вернулся домой с тремя орденами, несколькими медалями.

У ВОЙНЫ НЕДЕТСКОЕ ЛИЦО

Было это в последних числах апреля 1945-го. Мы мчались на машинах к Эльбе, преследуя врага. И вдруг… колонна остановилась. Похватав оружие, мы спрыгнули на землю, изготовившись к бою. Но услышали какие-то крики.

Глазам своим не поверили. Дорогу нам перегородила толпа детишек. Они кричали по-русски: «Наши! Русские! Ура!». Обнимали нас, целовали. Одно слово особенно врезалось в мою память:

«Наши».

Что было делать? И вдруг команда майора Синева: «По машинам! Грузите и детей!».

По дороге от старших ребятишек узнали, что детвора – из детдома (по-немецки он назывался «эсэсхаймшюле» и находился неподалеку, в деревне Ретцове). Оказалось, детей свезли сюда из концлагерей. У них брали кровь врачи, которые носили черные эсэсовские мундиры. Время от времени эсэсовцы увозили несколько человек, и те уже никогда в детдом не возвращались.

Узнали мы и о том, что первоначально было 150 детей, а к нашей встрече их осталось 26.

В Ретцове мы сделали остановку. Зашли в дом, где не было хозяев. Увидев пианино, я стал наигрывать какую-то мелодию. Кто-то из детей, осмелев, попросил: «Сыграйте „По долинам и по взгорьям”».

После песни мы совсем освоились, и тут же, на крышке пианино, я стал детей переписывать. Самому младшему из них было всего четыре с половиной года, а самой старшей девочке – 13. Не все помнили даже свои фамилии и имена родителей.

Едва успел опросить около десятка детишек, как наш повар позвал их всех отведать солдатской еды. И очень кстати: дети были голодны, они почти ничего не ели несколько дней.

А потом мы уехали: задание никто не отменял.

С той поры я не мог успокоиться: надо же было срочно заняться поиском родных, отправкой ребятишек на Родину. Уже в мае я сообщил данные из своего блокнота в газеты «Красная Звезда» и «Пионерская правда», а также в Бугуруслан, где находилось в ту пору центральное бюро розыска.

Но положительных ответов не получил. Видно, очень уж скудными данными я располагал.

Только много позже нашел я кое-кого. Все-таки нашел.

Помогла газета «Известия», где я тоже напечатал список встреченных детей. Газета эта попала в руки мачехи одной из девочек – Люды Руденковой, и брат ее написал письмо в Обнинск, где в ту пору Людмила уже жила с семьей. (Муж ее – летчик, офицер. Стал офицером и служил на флоте сын, а дочь преподавала детворе музыку.)

Людмила Ивановна откликнулась немедленно. Написала в «Известия». С тех пор женщина эта стала непременной участницей всех ежегодных встреч воинов-ветеранов нашей 82-й дивизии.

А я руководил этими встречами, был их инициатором и вел переписку со всеми, о ком смог узнать.

Жил все время в Москве. Лишь два года назад стал петербуржцем, когда меня, девяностолетнего, привезла к себе домой дочь Стелла.

ПЕРЕПИСКА С И. ЭРЕНБУРГОМ

Случилось так, что сержанту Цейтлину дали задание знакомить солдат своего разведподразделения со сводками Информбюро и содержанием газетных статей. Короче – быть политинформатором. Тогда я обратил внимание на то, что очень нравятся бойцам статьи Ильи Эренбурга. Иногда меня просили читать эти материалы дважды.

И задумал я написать письмо знаменитому писателю.

Копии письма у меня не осталось. Но помню, что писал об огромном воздействии эренбурговской публицистики на фронтовиков.

Теперь представьте, каковы были мое удивление и радость, когда полевая почта доставила в часть ответ писателя.

«Дорогой Наум Ефимович! – писал 7 июня 1943 года Илья Эренбург. – Спасибо за дружеское письмо. Верьте – такие письма мне помогают работать. Я с радостью прислал бы вам сборник статей «Война», но тома I у меня больше нет, а II еще не вышел. Посылаю книжечку. С интересом прочитаю ваши записки. Жму руку и желаю вам боевого счастья».

В конверте была книжка И. Эренбурга под названием «Ожесточение», изданная в серии «Библиотека „Огонька"». Рядом с портретом автора книжки – его автограф: «Н. Е. Цейтлину на память! И. Эренбург».

Нечего и говорить, что и брошюра, и письмо переходили у наших разведчиков из рук в руки. А я был просто счастлив.

ДЕЛО ВСЕЙ ЖИЗНИ

Вернувшись с войны домой (я сказал об этом выше), ни дня не отдыхая, пошел устраиваться на прежнюю работу. Встретили меня с распростертыми объятиями. А я сразу принялся за любимое дело. Но постепенно стал не просто руководителем кружков. Увлекла пропаганда преподавания ручного труда в школе.

Поступив на работу в Московский пединститут, получил должность доцента, занялся научной работой и обучением учителей – будущих преподавателей ручного труда. Написал и опубликовал множество книг, наглядных пособий. Все они посвящены важнейшей теме – организации трудового воспитания детворы. Книги эти издавались не только в России и других республиках СССР, но и во многих зарубежных странах. Ряд статей о политехническом и трудовом обучении в школе публиковала на разных языках ЮНЕСКО.

Только после второго инфаркта (это случилось более 20 лет назад) ушел на пенсию. Впрочем, отказался лишь от платной работы, а не от общественной. Работу с ветеранами продолжал до отъезда из Москвы. У меня и сейчас дома хранится картотека имен и адресов ветеранов 82-й дивизии. Маловато нас осталось. Да и тем, кто жив, тяжело стало добираться до места встреч. Время, увы, работает против нас…

Но я держусь. Не выхожу из спальни, пока не сделаю зарядку (это после четырех инфарктов!). Всегда поправляю постель. Горжусь и тем, что могу сам приготовить еду и что моей обязанностью считается сходить в магазин за хлебом.