<<< На титульный

Лев ШУЛЬКИН

РАЗВЕДКА – МОЯ СУДЬБА

Мой старший брат Лев Моисеевич Шулькин (дома его называли «Леля») был тем человеком, который оказал наибольшее влияние на формирование моего мировоззрения, нравственности и жизненных ориентиров; поэтому считаю своим долгом рассказать о его недолгой жизни.

В первые годы революции, в возрасте 14–15 лет, он был уже секретарем уездного комитета комсомола. Такое раннее включение в политическую жизнь было явлением довольно распространенным для того времени. В условиях революции и гражданской войны люди формировались быстро, и к 15-ти годам Леля был уже совершенно взрослым и ответственным человеком. В 1920 году он поступил на экономический факультет Петроградского университета, где помимо учебы продолжал активную комсомольскую работу. Это определяло круг знакомств. Среди Лёлиных друзей мне запомнился более других Леонид Сыркин – член Российской коммунистической партии большевиков с 1917 года. В начале 1918 года Леонид пошел добровольцем в Красную Армию, прибавив к своим 15-ти годам три года. Он прошел всю Гражданскую войну и к 18-ти годам был уже начальником политотдела дивизии. После войны он окончил Петроградский университет, был членом обкома партии, редактором крупных газет в Петрограде, Челябинске, Свердловске, делегатом XVII съезда. В 1937 году он разделил судьбу почти всех делегатов: его расстреляли. Жена Сыркина, Елена Владимировна, была дочерью царского генерала, но увлеклась коммунистическими идеями и порвала с семьей, что тоже было не редкость в то время. Училась она вместе с Лелей и была частой гостьей нашего дома. Ее арестовали вслед за мужем и сослали в лагерь. Убежденность и твердость воли ее были поразительны: она не смирилась и продолжала борьбу за коммунистические идеалы, выпуская нелегально газету в лагерных условиях. За это ей неоднократно увеличивали срок. Лена выдержала все испытания, дожила до лучших времен, была реабилитирована, но здоровье уже было подорвано, и вскоре ее не стало.

После окончания университета Леля работал преподавателем политэкономии в Военно-технической академии. Вероятно, в академии ему и предложили перейти в разведку. Леля согласился и был отправлен в Японию – секретарем военного атташе, которым в то время был Павел Рыбалко, будущий маршал бронетанковых войск. Леля имел какие-то специальные задания по разведке и был связан с Рихардом Зорге. Из Японии Леля выезжал в Китай, где находился на нелегальном положении и под другой фамилией. Много лет спустя брат рассказал мне, что в Китай его направили с заданием организовать побег из тюрьмы Чжоу Эньлая – видного деятеля компартии Китая, ближайшего соратника Мао Цзедуна. Чжоу Эньлай был арестован гоминдановским правительством, а мы, заинтересованные в развитии мирового коммунистического движения, старались помогать китайской компартии. Леля разработал план операции, подобрал группу из китайских коммунистов, нашел ключи к министру внутренних дел. Чжоу Эньлай успешно бежал.

После возвращения в СССР Леля был представлен к редкой в то время награде – ордену Ленина, но награждение не состоялось. Пожалуй, это была удача: уже начался разгром нашей разведки органами НКВД, и награждение привлекло бы к моему брату внимание. Для НКВД личные заслуги не имели никакого значения. В этом разгроме были уничтожены лучшие силы нашей разведки. Брат рассказывал мне о двух своих друзьях-разведчиках, которых схватили вскоре после возвращения в СССР. Один несколько лет работал в Англии, был там арестован, три года провел в тюрьме, но держался мужественно, свою фамилию не назвал, запутал следствие и был освобожден за отсутствием доказательств разведывательной деятельности. Другая (по происхождению француженка) во время гражданской войны в Испании служила радисткой в главном штабе Франко. Эта служба давала доступ к совершенно секретным материалам, которые она передавала республиканской армии. Ежедневно рискуя быть разоблаченной, она благополучно прошла через всю войну в Испании, но стала жертвой НКВД. И это несмотря на высокую награду – орден Ленина. Леля оказался в трудном положении. Если в Китае он остерегался китайской полиции, то в родной стране пришлось еще более остерегаться НКВД. Опереться ему было не на кого: все его друзья по университету были арестованы за создание Коммунистической академии. Первоначально идея создания академии поддерживалась правительством, но затем создателей неожиданно объявили врагами. НКВД, вероятно, не знало, что брат вернулся, ведь он был на нелегальном положении. Впрочем, его искали – об этом свидетельствует такой случай. Как-то мы шли с ним по Невскому проспекту. Вдруг к нам подошел мужчина в форме НКВД и спросил, как Лёлина фамилия. Тот ответил: «Лившиц». Мужчина объяснил, что Леля похож на одного человека, который его интересует. Увидев мое удивление, брат сказал, что был бы арестован, назови свою настоящую фамилию. По возвращении в Москву, к месту работы, он также остался на свободе. По-видимому, действия московских и ленинградских отделений НКВД были не очень согласованы. К тому же весь состав органов разведки полностью изменился, и Леле не к кому было обращаться: там его уже не знали. Но в ЦК партии о Лёлином существовании было известно: туда он и обратился. Ему приказали ждать. Возможно, его проверяли. Ведь это было время (1937-1939 гг.), когда атмосфера подозрительности была особенно густа. Наконец его направили преподавателем в разведшколу в городе Горьком. Когда началась война, Леля неоднократно подавал рапорты об отправке его на фронт, но получал отказ, т. к. подготовка разведчиков во время войны была делом чрезвычайно актуальным. Однажды, в начале 1942 года, будучи в Москве в командировке, он встретил Рыбалко и рассказал о своих неудачных попытках. Рыбалко отправился в Генеральный штаб и вернулся оттуда с приказом о назначении Лели начальником разведки и зам. начальника штаба танковой армии. Военная судьба брата была удачной. Неоднократно участвуя в прорывах обороны противника и длительных рейдах по чужим тылам, когда порой до 50% состава армии погибало, он не получил ни одного ранения. Хотя в одном из боев от прямого попадания погиб его водитель. Боевые дела брата отмечены двумя орденами Ленина, двумя орденами Красного Знамени, орденами Александра Невского, Отечественной войны, Красной Звезды, несколькими польскими и чехословацкими орденами и многими медалями. Некоторое время в разведотделе армии под началом Лели служил командир разведроты Д. А. Драгунский – будущий дважды Герой Советского Союза и генерал-полковник бронетанковых войск. Личность эта была в армии, по-видимому, очень популярна. Во всяком случае, товарищи сложили о нем стихи, в которых были такие шуточные строки:

Граф Ереванский и Вилюйский,

Герой Холмов и Одерских долин,

Давид Абрамович Драгунский

Иерусалимский дворянин!

Для брата война закончилась на два дня позже. Армия Рыбалко была брошена на освобождение Праги, которое завершилось 11 мая.

Леля начал войну в чине старшего батальонного комиссара, что по общевойсковым понятиям соответствовало полковнику, и закончил – полковником. Это было очень странно. В условиях войны порой даже солдаты выбивались в офицеры. А здесь – ни одного повышения в чине. Тем более, что Леля занимал генеральскую должность, а боевые награды и упоминания о нем в мемуарах[1] свидетельствуют, что обязанности свои он выполнял исправно. Причина заключалась в его особых отношениях с Рыбалко. Они по-настоящему дружили. Вне службы были на «ты». Рыбалко считал, что дружба не дает ему нравственного права продвигать Лелю. Брат понимал эту щепетильность и никогда не искушал командарма поступиться принципами. Это только укрепляло их дружбу. Рассказывая это, я хочу приоткрыть ту сторону личности Рыбалко, о которой никогда не приходилось читать или слышать. В то время покровительство уже прочно вошло в нашу жизнь, и на этом фоне нравственная чистоплотность Рыбалко выглядит особенно привлекательно.

После войны Рыбалко стал начальником главного управления бронетанковых войск, а

Леля – начальником разведотдела управления. Однако Рыбалко вскоре заболел раком. Его поместили в Кремлевскую больницу, но болезнь оказалась безнадежно запущенной. Последние два месяца были для маршала особенно мучительны. Жена Рыбалко и Леля почти не покидали его все это время. Смерть Рыбалко, к которому Леля был чрезвычайно привязан, потрясла его настолько, что у него случился инфаркт. Пока Леля болел, все сотрудники управления были заменены сослуживцами нового начальника, и Леля вышел в отставку, на пенсию. По партийной линии его направили на строительство высотного здания Министерства иностранных дел. Это было первое высотное здание в стране. Требовалось доказать миру, что мы и в этом не хуже американцев, поэтому строительство было под особым контролем правительства, партии, даже лично Сталина. Ответственность была колоссальная. Брат энергично включился в работу и снова подорвал сердце, шагая вверх-вниз по бесконечно длинным лестницам. Второй инфаркт – и смерть на 47-м году жизни. Это произошло в 1952 году. Такова судьба моего старшего брата – человека очень деятельного, инициативного, убежденного коммуниста. Как бы последняя из этих характеристик ни звучала сегодня, говорю о ней с гордостью. Убежденность – это всегда сильная сторона человека. Вся наша система работала тогда на износ людей; жертвой этого и стал мой брат. А может быть – это удел всякого горячего сердца?

[1] Мельников С. И. Маршал Рыбалко. Киев, 1984.