<<< Interlibrary

Начнем с того, что медиакритики как института у нас не существует. Есть небольшое количество журналистов, которые пишут о телевидении серьезно и системно, и есть огромное количество журналистов, которые пишут не о телевидении, а о том, кто из ведущих у какого модельера одевается, в каком ночном клубе был замечен и сколько получает. Телевизионщики не делают разницы между первыми и вторыми журналистами и все, что пишется о телевидении, скопом называют телекритикой.

Недавно меня позвал Дмитрий Дибров на свою «Апологию» и предложил мне отдуваться за всю телекритику. В частности, в день, когда выходила эта программа, газета «Московский комсомолец» написала что-то по поводу дибровской зарплаты, и он был страшно возмущен тем, что газета, по его словам, наврала. Мои попытки втолковать Диброву, что это не телекритика, а байки по поводу, успехом, по-моему, не увенчались.

Между тем ситуация с телепрессой сегодня напоминает американскую 60-70-х годов. Ее точно описал профессор Николай Голядкин в сборнике «Проблемы радио и телевидения», который был опубликован еще при советской власти.

Итак, профессор Голядкин описал типы журналистов, пишущих в Америке о телевидении. Первую категорию составляют самые беспринципные журналисты, живущие от одного званого обеда со знаменитостями до другого, угождающие своими писаниями невзыскательным читателям и хозяевам прессы.

Другая категория критиков спекулирует на моральной истерии читателей, пользуется любым поводом организовать кампанию истерии против телевидения или в его поддержку.

И третья категория — это аристократы, пытающиеся похоронить телевидение. Их статьи с удовольствием публикуются газетами, так как этот безопасный бунт против телевидения привлекает интеллектуального обывателя.

Сами работники американского вещания делили всех критиков еще проще — на хороших и плохих мальчиков — в зависимости от отношения к их программам. Голядкин приводил мнения американских вещателей, которые говорили, что всех телевизионных критиков в основном роднит хлесткий журналистский жаргон, их критика резка и бесцеремонна и в общем и целом враждебна телеэкрану. При этом ее эффективность нулевая, такая критика не может причинить вреда популярному, но отвратительному шоу или спасти какую-то благородную, но не пользующуюся массовым спросом программу. Как писал американский журнал «Тайм», критерии, с которыми американские критики подходят к оценке программ, весьма смутны, критики много сплетничают, слишком часто проклинают, но не могут предложить ничего конструктивного и значительного, что способствовало бы созданию критериев оценки одного из самых важных средств массового общения, которые создал человек.

Если перенести эти суждения на российскую почву, то мы увидим, что и наша сегодняшняя телепресса много сплетничает, не выбирает выражений в оценке программ и личностей ведущих. Общий тон публикаций часто оскорбительный и хлесткий, потому телевизионщики не воспринимают подобной критики.

Между тем в отличие от Америки, где критика и телепресса существуют много лет, наша критика появилась тогда же, когда появилось так называемое свободное телевидение. То есть, когда в начале 90-х пала монополия Гостелерадио. Прежде любая критика в адрес телевидения жестко пресекалась. Председатель Гостелерадио С.Г. Лапин на одном из совещаний заявил: «Критиковать телевидение — это все равно что критиковать советскую власть». Контроль за телевещанием в то время осуществлялся исключительно руководством Комитета по телевидению и радиовещанию, а критикам и теоретикам позволялось разве что анализировать природу телевидения и прогнозировать его развитие.

Свобода обернулась как беспределом на самом телевидении, так и беспределом в описании того, что там происходит.

Настоящий телекритик исходит не из интересов телевизионщиков, но представляет интересы общества. Попросту говоря, зрителей. Недавно я была в программе «Принцип домино», где обсуждалась тема взаимоотношений зрителя и телевизора. И один из гостей программы, известный ведущий Первого канала Валдис Пельш на полном серьезе пытался доказать, что поскольку употребление мата не запрещено у нас законодательно, то, следовательно, допустимо в эфире — как один из элементов, добавляющих речи художественную выразительность. А так как телевизионщики постоянно пытаются расширить границы допустимого, то критикам приходится бесконечно доказывать, что есть вещи недопустимые, и даже их обсуждение — за гранью разумного.

Нужно ли потакать низменным вкусам или, напротив, противостоять им и улучшать вкусы и нравы аудитории? Большинство телевизионщиков полагают, что следует потакать, потому что такова аудитория, таковы люди, и средствами телевидения их не переделать. Но ужас заключается в том, что телевидение может сделать людей хуже, чем они есть на самом деле, снизить планку до такой степени, что человек уже будет не в состоянии отличить, что такое хорошо и что такое плохо.

Производители реальных шоу и шоу типа «Окон» всерьез доказывают, что делают полезную для общества продукцию, позволяя людям выплескивать негатив и агрессию. На самом же деле они формируют у людей с не очень устойчивыми ценностными представлениями перевернутую систему ценностей, разрушая табу, связанные с семейной жизнью, интимными отношениями.

Если говорить об эффективности критики, то некоторые результаты все-таки есть. Так, после шквала критических публикаций было снято с эфира одно из самых скандальных ток-шоу — «Большой куш» с Отаром Кушанашвили. Здесь сошлось все негативное, что накопило телевидение за годы беспредельной свободы: почти открытый мат, пошлость, издевательство над традиционными человеческими ценностями. Самое поразительное, что и аудитория не приняла разнузданности ведущего и программы, и их рейтинг оказался много ниже запланированного.

Есть и другие случаи, когда телевизионщики прислушиваются к критике и воспринимают ее одним из факторов профессионального саморегулирования. После событий на Дубровке журналисты, серьезно пишущие о телевидении в разных печатных изданиях, собрали, обобщили и тщательно проанализировали основные ошибки в освещении трагической ситуации. А потом провели «круглый стол» с участием представителей основных каналов, которые согласились, что ошибки были допущены и следует выработать некий кодекс, регулирующий поведение журналистов в экстремальных случаях.

Если же говорить о будничных, не экстремальных ситуациях, то, как мне кажется, главная задача критика не столько громить некачественные, пошлые программы, сколько поддерживать программы, у которых нет грандиозного рейтинга, но есть благородная, просветительская или культурологическая составляющая, потому что телевизионщики, как бы они ни открещивались от какого бы то ни было влияния телепрессы на их деятельность, тем не менее тщательно следят за публикациями и иногда похвальное слово в газете позволяет спасти и сохранить в эфире полезную передачу.

Вообще рейтинг — штука лукавая. Она ни в коей мере не отражает отношения зрителей к программе. Это всего лишь количество людей, смотрящих телевизор. Но как часто я получаю письма от зрителей: ненавижу такую-то передачу, но смотрю, бешусь, потом пью валидол и не могу заснуть. Что делать?

Да не смотреть! Взрослый человек в состоянии просто выключить телевизор, не доводя себя до сердечного приступа. Правда, у многих наших сограждан не выработан внутренний механизм, позволяющий делать выбор и принимать решения — даже такие мелкие, как смотреть или не смотреть ту или иную программу.

Другое дело — дети. У них еще не выработано критическое начало, они тем более не могут отличить плохое от хорошего, и учитывать детскую психологию обязаны вещатели, не допуская в то время, когда у экрана может оказаться много детей, программ, способных нанести вред психическому здоровью юной аудитории. Если вещатели этого не делают, интересы аудитории обязаны отстаивать критики, знакомые и с мировым вещательным опытом, и с психологией восприятия ТВ.

<<< Interlibrary